"Картинки Дюма оказались крепче гвоздя истории"
Ким Смирнов 22.07.2002
200 лет назад, 24 июля 1802 года, родился человек, подаривший миру афоризм «История — это гвоздь, на который я вешаю свои картины» и девиз «Один — за всех и все — за одного». По плодовитости он мог бы претендовать на почетную строку в Книге рекордов Гиннесса, если бы его не опередила Мери Фолкнер, опубликовавшая 904 романа. Но зато в списке его шедевров — «Граф Монте-Кристо», «Королева Марго». И — на все века и поколения вперед — «Три мушкетера».
Кто помнит сейчас положенные в их основу полумемуары Куртиля де Сандра? А Д'Артаньяну, Атосу, Портосу и Арамису на роду написано тревожить воображение все новых и новых генераций юности. Тревожить верностью не столько королю, сколько дружбе и чести.
Правда, юность берет в путеводители, как правило, лишь первую книгу этого великолепного книжного, как теперь сказали бы, сериала, в финале которого — ради все тех же дружбы и чести — Портос, как атлант, принимает на себя тяжесть гигантской скалы. И погибает, не изменяя девизу своей молодости.
Человека звали Александр Дюма-отец, потому что был еще Александр Дюма-сын, написавший «Даму с камелиями». Но работоспособность отца не шла ни в какое сравнение, была поистине нечеловеческой. Правда, именно от него, говорят, пошла такая распространенная ныне традиция, когда на содержании у мэтра трудятся когорты литрабов, а сам он дает общие идеи и наносит заключительные мастерские мазки.
Это было, по сути, целое акционерное общество «Александр Дюма-отец и К°». Но как все-таки современности не хватает таких мэтров, как Александр Дюма!
Не потому ли, что при всей очевидной принадлежности его романов к авантюрно-детективно-приключенческой литературе он часто хотел сказать и говорил читателю нечто более серьезное, глубокое?
Вот тот же «Граф Монте-Кристо». Благородный мститель в длинном ряду от Робин Гуда и Дубровского до нынешнего кинематографического «Ворошиловского стрелка», берущий на себя миссию правосудия, когда его не в силах вершить погрязшее в коррупции общество? В глазах не утруждающего себя углублением в суть дело обстоит именно так. Но это и так, и — не так. Все достойное наказания должно быть наказано, все достойное поощрения — поощрено. Иначе нарушится нравственное равновесие в мире, в разгон пойдут лицемерие, энтропия, беззаконие.
Вот в чем тут соль. И еще в том, что справедливость, власть «нравственного закона во мне» герой Дюма вынужден утверждать инкогнито от общества. Счет его мести и его благодарности — личный, индивидуальный, тайный от всех. И не потому ли финал его, по существу, не менее трагичен, чем финал мушкетерского сериала? Ибо, стремясь восстановить этическое равновесие в обществе таким путем, Эдмон Дантес дает начало новой потере равновесия.
Когда читаешь написанное Александром Дюма о нашей стране (в 1858 году он путешествовал по предреформенной России) — путевые заметки «Из Парижа в Астрахань» и роман о восстании декабристов «Учитель фехтования», — почти физически ощущаешь, как свободно обходится он со своими личными впечатлениями от увиденного и услышанного, как борются между собой его неуемное воображение и честное стремление понять фантасмагорические хитросплетения неблизкой для него российской истории.
Не нам с вами судить, насколько свободно он обходился и с «гвоздем» истории своей Франции, ибо об этой истории мы сегодня во многом судим по его романам. И какое нам дело до того, каким на самом деле был Людовик XIII? Мы-то с детства, с самого первого прочтения «Трех мушкетеров», знали, что
Был королем он с головы до пят,
И мушкетеры лишь ему служили,
И лишь ему горланили: «Виват!»,
И за здоровье королевы пили.
И то была история сама
Иль копия ее, по крайней мере,
Под фонограмму.
И никто не верил,
Что это все насочинял Дюма.