«Королева Марго»
Книга поделена на шесть глав, что создаёт определённые неудобства при навигации, но что делать: литературно-винные исследования бывают нелегки.
Итак, Часть I. Глава III. Карл IX говорит:
«Вьейвиль любит только хорошее вино и способен продать своего короля за бочку мальвазии;…»
Что такое мальвазия, обсуждалось в рамках трилогии о мушкетёрах. Вижу здесь прямой намёк на англичан, топивших своих принцев в бочках с мальвазией. ) Вьейвиль в 1547 году был в Англии и мог узнать там, что такое мальвазия и как именно её употребляют англичане.
В главе IV появляются Ла Моль и Коконнас:
«– Черт побери! Ну и терпение у вас! – пробурчал пьемонтец, яростно закручивая рыжий ус и сверкая глазами. – Но берегись, мошенник! Если у тебя готовят скверно, постели жестки, вино выдержано в бутылках меньше трех лет, а слуга менее гибок, чем тростник...»
Тут опять анахронизм: в те времена вина в бутылках не выдерживали вообще (только в бочках) и то, что вино вообще выдерживали, свидетельствовало скорее о его низком качестве, чем о высоком (хорошее вино раскупали быстро, плохое приходилось хранить, что невыгодно). Ситуация изменилась лишь в конце XVII – начале XVIII века, с усовершенствованием технологий укупорки и хранения вин. Об этом подробно говорится в книгах Броделя об истории повседневной жизни позднего средневековья.
Вино, по-видимому, оказалось неплохим и в седьмой главе пьётся на ура, особенно Коконнасом, и Ла Юрьер готов подливать его ещё, дабы погубить Ла Моля:
«Когда Ла Моль и Коконнас закончили свой скудный ужин, – скудный, ибо в гостинице «Путеводная звезда» куры жарились только на вывеске, – Коконнас повернул на одной ножке свой стул, вытянул ноги, оперся локтем о стол и, допивая последний стакан вина, спросил:
– Господин де Ла Моль, хотите сейчас же лечь спать?»
«– Вам вина, граф? – спросил Ла Юрьер, хватая Коконнаса за руку. – Сейчас подадут. Грегуар! Вина господам!
Потом прошептал Коконнасу на ухо:
– Молчите! Молчите, или смерть вам! И спровадьте куда-нибудь вашего товарища».
Во второй части герои вино игнорируют, но далее, в части III, главе VI мы неожиданно обнаруживаем сходство во вкусах Коконнаса и д’Артаньяна:
«У Коконнаса были две предпосылки, необходимые для того, чтобы хорошо поужинать: спокойствие духа и пустой желудок, а потому ужинал он так хорошо, что досидел до восьми часов вечера. Подкрепившись двумя бутылками, легкого анжуйского вина, которое он очень любил и которое смаковал с наслаждением, проявлявшимся в подмигивании глазом и пощелкивании языком, он снова отправился разыскивать Ла Моля…»
И пьемонтец и гасконец оказались любителями лёгкого анжуйского вина! Того самого, белого винца из окрестностей Орлеана и Вандома, к которым относится и Божанси.
«– Черт побери! – воскликнул Коконнас. – Вино в «Путеводной звезде» не такое уж забористое, чтобы у меня так зашумело в голове».
Ну-ну!.. Мы-то помним, как подобное не такое уж забористое вино валило с ног даже Портоса. ) Впрочем, Коконнас молод, а вино Ла Юрьера, быть может, действительно не так забористо, как его родич из запасников Планше.
В главе IX Дюма намекает на то, что отравителям всех времён и народов легче всего пользоваться сладкими креплёными винами (которые он как правило и называет испанскими). Помнится, миледи использовала именно такое вино для г-жи Бонасье:
«Екатерина вышла из-за полога и, оглядев всю комнату, заметила на столике графин с испанским вином, фрукты, сладкое печенье и два бокала. Конечно, у баронессы ужинал Генрих, очевидно, чувствовавший себя так же хорошо, как и она».
Но сейчас опасность миновала. Никто никого не отравил – просто Генрих Наваррский тоже любит десертные испанские вина.
Часть IV. Глава VI. Здесь нам является ещё один знакомый персонаж:
«А в это время Ла Моль вместе с королевой переводил одну из идиллий Феокрита, Коконнас же, уверяя, что и он древний грек, вместе с герцогиней приналег на сиракузское вино» .
Это то самое сладкое вино, напоминающее марсалу, которое Фуке получил от бедняги д’Эмери. Со времён гибели Архимеда вина из Сиракуз не приносят счастья: и д’Эмери и Коконнас кончили плохо.
Десятая глава ставит всё с ног на голову. Теперь Ла Моль полюбил анжуйское вино, а у Коконнаса другие вкусы:
«– Ты так крепко спал, что, по правде говоря, мне не хотелось тебя будить. А знаешь что? Поужинай вместо обеда. Главное, не забудь спросить у Ла Юрьера того легкого анжуйского вина, которое он получил на днях.
– Хорошее?
– Одно могу сказать: прикажи, чтобы его подали.
– А ты куда?
– Я, – спросил Ла Моль, донельзя удивленный, что его друг задает ему этот вопрос. – Как куда? Ухаживать за моей королевой!
– Постой, постой! – сказал Коконнас. – А не пойти ли мне пообедать в наш домик на улицу Клош-Персе? Пообедаю остатками от вчерашнего, и кстати, там есть аликантское вино, которое хорошо подбадривает».
Аликанте – признанная столица валенсийских вин, в первую очередь москателя (сладкого муската), сухих вин из винограда Темпранильо (очень рекомендую!) и знаменитого ликёрного вина Фондильон. Кто из них бодрил Коконнаса – не знаю. По-моему, они все способны подбодрить не только горячего уроженца Пьемонта. ) По легенде, в свои последние годы пресыщенный всем на свете король-солнце Людовик XIV употреблял в пищу только смоченный в аликантском вине хлеб.
В главе XI будущий король Генрих III обвиняет в пьянстве своих будущих подданных-поляков:
«– А ну его, этот трон, матушка! – возразил с горечью Генрих. – Я не хочу уезжать! Я наследник французского престола, воспитанный в стране утонченных, учтивых нравов, под крылом лучшей из матерей, любимый одной из самых прекрасных женщин в мире, должен ехать неизвестно куда, в холодные снега, на край света, и медленно умирать среди грубиянов, которые пьянствуют с утра до ночи и судят о достоинствах своего короля, как о достоинствах винной бочки, – много ли он может вместить в себя вина! Нет, матушка, я не хочу уезжать, я там умру!»
Часть V. Глава IV. Ла Моль и Коконнас, оказывается, пьют и сладкое вино тоже!
«Разумеется, сознание того, что Ла Моль жив, уже кое-что значило; конечно, значило многое неизменно быть любимым герцогиней Неверской, самой веселой и самой взбалмошной женщиной на свете. Но и счастье свиданий наедине, какие дарила ему прекрасная герцогиня, и мир, который вносила в его душу Маргарита разговорами о судьбе их общего друга, не стоили в глазах пьемонтца и одного часа, проведенного с Ла Молем у их друга Ла Юрьера за кружкой сладкого вина, или одной из тех прогулок по глухим темным местам Парижа, где порядочный дворянин рисковал своей шкурой, своим кошельком или своим костюмом».
Вообще-то я удивлён: многие герои Дюма – винные сладкоежки. Кто-то просто предпочитает рюмочку на десерт или прикрывается заботой о пищеварении, а кто-то подсыпает в сладкое вино яд. )
В главе VI мы получаем дополнительные сведения о предпочтениях Генриха Наваррского. Уж он-то понимал толк в винах и прочих застольных удовольствиях:
«– Ого! Уж больно вы щедры, дворянин! – сказал Ла Юрьер, подозрительно глядя на Генриха.
– Нет. Но, намереваясь провести вечер и ночь в вашей гостинице, которую мне очень хвалил один дворянин, мой земляк, я пригласил поужинать со мной приятеля. У вас есть хорошее арбуасское вино?
– У меня есть такое, что лучше не пивал и сам Беарнец!
– Отлично! Я заплачу за него отдельно... А вот и мой гость!»
Городок Арбуа находится в регионе Франш-Конте и носит гордое звание винной столицы гор Юра. Местные красные и в меньшей степени белые вина пользуются заслуженной популярностью. Дюма выставляет им четыре балла по пятибалльной шкале, что, учитывая вечное соперничество монстров из Бургундии и Бордо, можно считать отличным результатом. Сейчас наиболее известны так называемые «жёлтые» (поэтические натуры говорят «коралловые») и «соломенные» вина Арбуа. Своим цветом первые из них обязаны грибковой плёнке (процесс, чем-то напоминающий производство хереса), образующейся в процессе созревания вина (до 15 лет). Соломенные вина делаются из подвяленных ягод и выдерживаются в бочках. Получается сладкое креплёное густое вино (а-ля «испанское» по терминологии Дюма). Вина Арбуа очень долго хранятся, и на винных фестивалях, регулярно проводящихся в городке, разнообразные безумцы прикупают за соответствующую цену вина двухсотлетней давности… Лично я – пас. За эти деньги можно спокойно пить отличное бургундское лет десять. ))
Больше в «Королеве Марго» вина не пьют, что и понятно: в последней части романа главным героям не до того. Но впереди нас ждёт «Графиня де Монсоро». Посмотрим, как изменится ситуация. Я не жду помощи от Дианы и Бюсси, но надеюсь на Шико и Горанфло. )
«Графиня де Монсоро»
Часть I.
В главе VI, не дождавшись активных действий от других персонажей, великолепный Шико командует:
«…Шико открыл дверь в переднюю и крикнул; "Эй, кто там есть!" Подбежал слуга.
- Король изменил свое решение, - сказал Шико, - он велел подать сюда изысканный ужин на две персоны, для него и для Сен-Люка. И советовал особое внимание обратить на вино. Теперь поторапливайтесь.
Слуга повернулся на каблуках и со всех ног помчался выполнять приказ Шико, ничуть не сомневаясь, что он исходит от самого короля».
Как будто бы прекрасно понимая, что не у всех читателей есть возможность в любой момент заказать изысканный ужин на две персоны, в следующей главе Дюма в лице Шико предлагает вариант для менее увесистых кошельков:
«Что касается Шико, то, устав размахивать плеткой и проголодавшись от этого непривычного физического упражнения, на которое его подвигнул король, он после Монмартрских ворот незаметно отделился от процессии вместе со своим дружком, братом Горанфло, тем самым монахом из монастыря святой Женевьевы, который собирался исповедовать Бюсси, завернул в садик одной харчевни, пользовавшейся отменной репутацией. Там приятели распили изрядное количество бутылок пряного вина и полакомились чирком, убитым в болотах Гранж-Бательер».
Стоячие болота Гранж-Бательер начинались буквально сразу за Монмартрскими воротами (до сих пор сохранилась одноимённая улица), так что чирок был убит буквально за углом. А что же вино? Пока запомним, что оно пряное, чуть позже Дюма назовёт и регион происхождения. В XVII главе Шико заказывает безымянное вино в трактире, продолжая в одиночку вытягивать «винную» тему:
«Однако у Шико, очевидно, имелись причины желать, чтобы вышеупомянутый толстяк его не увидел, поэтому гасконец вошел не в главную залу, а в комнату напротив, заказал бутылку вина и занял место, позволяющее беспрепятственно наблюдать за выходом из гостиницы».
В конце той же главы опять упоминается брат Горанфло и их совместная с Шико попойка, упомянутая ранее:
«Слова эти были вызваны воспоминанием об одном из самых почтенных монахов монастыря святой Женевьевы, обычном сотрапезнике гасконца в те дни, когда он обедал в городе, о монахе, с которым в день покаянной процессии Шико недурно провел время в кабачке возле Монмартрских ворот, поедая чирка и запивая его терпким вином».
Вино ранее называлось пряным, теперь оно тёрпкое. Но не будем придираться к терминам. Изрядно раззадоренные, мы подходим к главе XVIII. ГДЕ ЧИТАТЕЛЬ БУДЕТ ИМЕТЬ УДОВОЛЬСТВИЕ ПОЗНАКОМИТЬСЯ С БРАТОМ ГОРАНФЛО, О КОТОРОМ УЖЕ ДВАЖДЫ ГОВОРИЛОСЬ НА ПРОТЯЖЕНИИ НАШЕЙ ИСТОРИИ. Отличное название! Поначалу вино в этой прекрасной главе лишь стыдливо показывается в чаше «до краев полной водой, чуть подкрашенной несколькими каплями вина». Но потом идёт занимательный диалог:
« - Помните, как мы с вами прекрасно посидели последний раз, - обратился он к Горанфло, - там, в кабачке у Монмартрских ворот? Пока ваш славный король Генрих Третий бичевал себя и других, мы уничтожили чирка из болот Гранж-Бательер и раковый суп, а все это запили превосходным бургундским; как бишь оно называется? Не то ли это вино, которое открыли вы?
- Это романейское вино, вино моей родины, - сказал Горанфло.
- Да, да припоминаю; это то самое молочко, которое вы сосали в младенчестве, достойный сын Ноя. Горанфло с грустной улыбкой облизал губы.
- Ну и что вы скажете о тех бутылках, которые мы распили? - спросил Шико.
- Хорошее было вино, однако не из самых лучших сортов.
- Это же говорил как-то вечером и наш хозяин, Клод Бономе. Он утверждал, что в его погребе найдется с полсотни бутылок, перед которыми вино у его собрата с Монмартрских ворот просто выжимки.
- Чистая правда, - засвидетельствовал Горанфло».
Так-так. Романейское пряное-тёрпкое вино, оно же бургундское. Подозреваемое найдено. Интересный момент: в допетровской руси романейским (или просто романеей) называли красное (чаще всего сладкое) вино, ввозимое из Франции. Словарь Даля говорит: «сладкая настойка на фряжском вине». Романейское – дословно означает «римское». Сверился по французскому тексту романа – действительно романейское. Каким же образом слово «римское» ассоциируется с французским вином не только в дремучей в винном плане Руси, но и во французской литературе? Разгадка нашлась в специализированных статьях «для сомелье и продвинутых любителей». Слово Romanée действительно связано с римлянами и ассоциируется с бургундскими виноградниками с I века (тогда это была территория Римской империи). Фактически это всего лишь второе название бургундского вина в раннем средневековье. Некоторые винодельческие хозяйства до сих пор сохранили слово Romanée в своём названии: Vosne-Romanée, Romanée Conti. Последним владел в своё время принц Конти, кузен Людовика XV – отсюда и название. Дюма также называет Романэ-Конти лучшим из красных бургундских вин в своём «Кулинарном словаре» и ставит ему пять баллов из пяти возможных (на минуточку, в списке оно идёт выше даже шамбертена). Тёрпкость, упомянутая в романе, является их непременным атрибутом (как и большинства других бургундских вин). Не могу сказать того же о термине «пряность», которое также фигурировало, но я не сомелье и, наверное, чего-то не понимаю. Эти вина относятся к региону Кот д’Ор. Во времена Шико и Горанфло землями Кот д’Ор владело цистерианское аббатство Cîteaux, и, поскольку брат Горанфло оттуда родом, то, вполне вероятно, что он является представителем некоей церковной династии. )
Кстати, желающих попробовать хочу сразу предупредить, что романейское вино сейчас – одно из самых дорогих в мире: бутылочка скверного Romanée Conti обойдётся в 700-800 евро, а цена за лучшие образчики измеряется в десятках тысяч. Дескать, у этих вин самое длительное послевкусие, раскрываются они только через 15 лет хранения и бла-бла-бла… Как же, хранилось тогда вино по пятнадцать лет! Бродель цитирует торговый словарь даже более позднего, XVIII века: «вина, даже из Дижона, Нюи и Орлеана, самые пригодные для хранения, бывают испорчены, когда доходят до пятого или шестого листа» (т. е. года). Дижон и Нюи – это как раз тот самый «романейский» регион. Нет, нас не обманешь. Сам не пробовал и другим не посоветую; как убедительно докажут нам Шико и Горанфло в дальнейшем, нам ещё много чего можно попробовать и без романейского.
Завершит первую часть нашего исследования небольшое философское отступление на тему вина:
« - Всему свое время, брат мой, - сказал Горанфло. - Вино хорошо, если после того, как ты его выпьешь, тебе остается только славить господа, создавшего такую благодать. Но если ты должен выступать с речью, то вода предпочтительнее, не по вкусу, конечно, а по воздействию: facunda est aqua.
- Ба! - ответил Шико. - Magis facundum est vinum, и в доказательство я закажу бутылочку вашего романейского, хотя мне сегодня тоже выступать с речью. Я верю в чудотворную силу вина; по чести, Горанфло, посоветуйте, какую закуску мне к нему взять».
Пусть тут не затронуты сорта, послевкусие и прочие тонкости для ценителей, зато подобные слова способны заставить многих трезвенников изменить своим принципам, что само по себе недурно. Следует скромный заказ, как раз для тех, кто готовится произносить речи:
« - Мэтр Клод, принесите мне две бутылки того романейского вина, которое,
по вашим словам, у вас лучшего сорта, чем где бы то ни было.
- Две бутылки! - удивился Горанфло. - Зачем две? Ведь я не буду пить.
- Если бы вы пили, я заказал бы четыре бутылки, я заказал бы шесть
бутылок, я заказал бы все бутылки, сколько их ни на есть в погребе. Но раз я пью один, двух бутылок мне хватит, ведь я питух никудышный».
Грандиозная сцена дегустации ждёт нас далее в главе XVIII . Не могу отказать в удовольствии привести её без купюр:
«Шико осушил стакан и прищелкнул языком.
- Ах! - сказал он. - Я бездарный дегустатор, у моего языка совершенно нет памяти; я не могу определить, хуже или лучше это вино того, что мы пили у Монмартрских ворот. Я даже не уверен, что это то самое вино.
Глаза брата Горанфло засверкали при виде нескольких капелек рубиновой влаги, оставшихся на дне стакана Шико.
- Держите, брат мой, - сказал Шико, налив с наперсток вина в стакан монаха, - вы посланы в сей мир, дабы служить ближнему; наставьте же меня на путь истинный.
Горанфло взял стакан, поднес к губам и, смакуя, медленно процедил сквозь зубы его содержимое.
- Нет сомнения, это вино того же сорта, - изрек он, - но...
- Но?.. - повторил Шико.
- Но его тут было слишком мало, чтобы я мог сказать, хуже оно или лучше монмартрского.
- А я все же хотел бы это знать. Чума на мою голову! Я не хочу быть обманутым, и если бы вам, брат мой, не предстояло произносить речь, я попросил бы вас еще раз продегустировать это вино.
- Ну разве только ради вас, - сказал монах.
- Черт побери! - заключил Шико и наполнил стакан до половины.
Горанфло с не меньшим уважением, чем в первый раз, поднес стакан к губам и просмаковал вино с таким же сознанием ответственности.
- Это лучше! - вынес он приговор. - Это лучше. Я ручаюсь.
- Ба, да вы сговорились с нашим хозяином.
- Настоящий питух, - изрек Горанфло, - должен по первому глотку
определять сорт вина, по второму - марку, по третьему - год.
- О! Год! Как бы я хотел узнать, какого года это вино.
- Нет ничего легче, - сказал Горанфло, протягивая стакан, - капните мне сюда. Капли две, не больше, и я вам скажу.
Шико наполнил стакан на три четверти, и монах медленно, но не отрываясь, осушил его.
- Одна тысяча пятьсот шестьдесят первого, - произнес он, ставя стакан на стол.
- Слава! - воскликнул Клод Бономе. - Тысяча пятьсот шестьдесят первого года, именно так.
- Брат Горанфло, - сказал Шико, снимая шляпу, - в Риме понаделали много святых, которые и мизинца вашего не стоят».
Современные дегустации подчинены определённому этикету, а термины, которыми оперируют профессиональные сомелье, сведены в специальные словари. Но мало кто достиг успехов брата Горанфло. ) Дюма в своём «Кулинарном словаре» лаконично говорит, что хорошие дегустаторы крайне редки. Пожалуй, самый известный пример дегустации вин в средние века – это знаменитая «Битва вин» при Филиппе Августе, воспетая Анри д’Андели в 1224 году. В состязании участвовали более 70 вин из разных уголков Европы, практически все белые. Победителем было признано сладкое кипрское вино, что мы оставим на совести судьи – английского священника. Он-то точно не стоил и мизинца Горанфло. Но нам пора вернуться к нашим героям. Ниже Шико и Горанфло поначалу используют опробованное романейское вино не по назначению: им за неимением воды окропляют курицу, нарекая её карпом, дабы не оскоромиться. Трапеза идёт на поправку и монах говорит, что «винцо забористое». Не буду приводить дальнейшие свидетельства произошедшей вакханалии...разве что фрагментами:
«- Постойте, не забудьте принести еще пару бутылок вашего замечательного романейского вина, урожая тысяча пятьсот шестьдесят первого года».
«Шико положил на тарелку монаха сардину и передал ему вторую бутылку».
«- Что за чудесное вино, - сказал он, откупоривая третью бутылку».
«- Ну и на здоровье, пускай себе закрывается, - произнес монах, разглядывая пламя свечи через стакан, наполненный рубиновым вином, - пусть закрывается, у меня есть ключ».
Вот и подоспело окончательное подтверждение того, что вино красное. Впрочем, Горанфло уже основательно напился, несмотря на закуску. Наверное, его сгубило то, что бедняга с утра постился. Отмечаем, что результат был достигнут вроде бы с пяти бутылок (Шико почти не пил): что ж, вполне вероятно, даже учитывая меньший объём бутылок в те времена. Напомню и про то, что в бутылках тогда вино не хранили – оставляем этот привычный для Дюма анахронизм за скобками.
Отдохнём немного от чрезмерных возлияний и увидим, что в XXII главе супруги Сен-Люк используют вино в благих целях:
«…по прошествии получаса оба путешественника, уже на свежих лошадях, выехали из задних ворот постоялого двора, выходивших в открытое поле, и щеки их пылали ярким румянцем, свидетельствовавшим о пользительности бокала теплого вина, выпитого на дорогу».
Через одну главу Бюсси встречает в Париже отца Дианы:
«Барону подали графский позолоченный кубок, и Бюсси, выполняя обряд гостеприимства, пожелал собственноручно налить ему вина.
- Благодарствую, благодарствую, сударь, - сказал старик, - но скоро ли мы отправимся туда, куда должны пойти?»
Жаль, что неизвестно, каким таким вином потчевал Бюсси своего возможного тестя из позолоченного кубка…
В главе XXVI очередная великолепная фраза от брата Горанфло:
« - Несомненно, что человек сильнее вина; брат Горанфло боролся с вином, как Иаков с ангелом, и брат Горанфло победил вино».
Параллельно достойный монах постоянно выказывает заботу о виноградниках, которые, как он беспокоится, помёрзнут при таком холоде. Подумайте, много ли пьяниц в нынешнее время беспокоится о производителях спиртного и его качестве? Брата Горанфло и пьяницей-то называть стыдно… Он просто несомненный представитель раблезианской эпохи, что доказывает песенка, спетая им при виде вывески со словами «Здесь: ветчина, яйца, паштет из угрей и белое вино». Вот этот замечательный образчик:
« Когда осла ты расседлал,
Когда бутылку в руки взял,
Осел на луг несется,
Вино в стаканы льется.
Но в городе и на селе
Счастливей нет монаха,
Когда монах навеселе
Пьет и пьет без страха.
Он пьет за деньги и за так,
И дом родной ему кабак».
И вместе с Шико можно повторить: «Отлично сказано!» А как было грустно поначалу!