Вино в мушкетерской трилогии ч.3

Замечание первое и последнее. Важное.

1. Есть вино эпохи описываемых событий.

2. Есть вино, имевшее честь быть употреблённым г-ном Александром Дюма в XIX веке.

3. Также, сейчас вы можете приобрести во Франции, Испании и иных странах или в месте своего проживания вино, именующееся анжуйским, бургундским, хересом, малагой и т.п. (см. этикетку).

Эти три категории вина имеют мало общего как с точки зрения процесса изготовления, так и с точки зрения ценности, цвета, послевкусия и так далее.

«Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя»

Часть I.

Аромат вин мы чувствуем уже во второй главе, но вино проливают.

«Паж, наливавший вино его высочеству, услышав звон шпор в соседней комнате, обернулся с детским любопытством и не заметил, что льет вино уже не в стакан герцога, а на скатерть».

Будущий король Англии Карл II инкогнито довольствуется малым в седьмой главе:

«Незнакомец спросил рюмку вина, отломил кусочек хлеба и остался у окна».

В конце главы VIII умеренные вкусы проявляет и д’Артаньян:

«Проверив посты, он устроился в передней, где нашел огромное кресло, лампу, вино, воду и ломоть черствого хлеба.

Он прибавил света, выпил полстакана вина, усмехнулся, выразительно скривив губы, сел в кресло и приготовился заснуть».

В XVII главе д’Артаньян требует от Базена: «– Цыпленка, бульон и бутылку вина», но не получает ничего, ибо день постный. У Портоса его также ждёт разочарование и лишь Планше в XIX главе понимает, что ему нужно:

«Д'Артаньяну очень понравилось, что лавочник достал из-за дров бутылку анжуйского, которое д'Артаньян предпочитал всем другим винам.

 

– Прежде, – сказал Планше с добродушной улыбкою, – я пил ваше вино; теперь я счастлив, что вы пьете мое».

Как можно заметить, д’Артаньян, кратковременно изменяя с бургундским, в целом остаётся верен анжуйскому. Причём теперь мы с достоверностью знаем, что оно белое:

«Планше рассмеялся скорее добродушно, чем лукаво, и откупорил бутылку белого вина».

Право, стоило так долго раскачиваться, чтобы определиться со вкусами гасконца, относительно которых читателю пришлось гадать в двух первых частях трилогии. Но, поскольку белое анжуйское вино считалось тогда одним из лучших, простим Дюма небольшое заигрывание с читателем – иначе нам было бы не так интересно!

«– А теперь, – сказал Планше, наливая д'Артаньяну последний стакан анжуйского вина, – извольте ложиться спать».

В XXIX главе Монк упорно отказывается от вина и пищи, пока гасконец везёт его в деревянном ящике. Неудивительно. )

В главе XXXI мы получаем подтверждение тому, что вкусы г-на Атоса идентичны вкусам г.г. англичан:

«Вспоминались сытные лондонские обеды, эль и херес, которыми горожане потчевали солдат, своих друзей. Солдаты Ламберта с ужасом смотрели на черный походный хлеб, на мутную воду Твида, слишком соленую для питья, слишком пресную для пищи, и думали: «Не лучше ли вам будет на той стороне? Не для Монка ли жарится говядина в Лондоне?»

И Атос разделяет их чувства:

«– Прошло одиннадцать лет! – воскликнул д'Артаньян. – Черт возьми! А мне кажется, что целое столетие!

– А мне – один день, – сказал Атос. – Понимаете ли, друг мой, какую я испытываю радость при мысли, что вы здесь со мною, что я жму вашу руку, что могу далеко отбросить шпагу и кинжал и без опасения приняться за эту бутылку хереса».

Как приятно слышать, что бутылка хереса стоит в этом перечне на последнем месте. )

В XXXVIII главе д'Артаньян решил немного поиздеваться над Планше, и мы получаем лишнее подтверждение тому, что гасконец предпочитал белое анжуйское вино прочим.

«Планше бросился к шкафу и налил д'Артаньяну большой стакан вина. Д'Артаньян взглянул на бутылку и спросил:

– Что это за вино?

– Ваше любимое, сударь, – отвечал Планше, – доброе старое анжуйское винцо, которое раз чуть не отправило нас на тот свет.»

«Планше от радости лишился чувств. Д'Артаньян плеснул ему в лицо белым вином. Лавочник тотчас пришел в себя».

Странно, этой детали я не помнил. Оказывается (глава XLIV):

«Мало-помалу Кольбер выдвинулся при дворе, несмотря на свое незнатное происхождение: дед его был виноторговцем; отец тоже торговал, сначала вином, а потом сукном и шелковыми материями».

 

Часть II.

Седьмая глава второй части впервые в трилогии выводит на сцену итальянское вино.

«– Нет, нет! – снова воскликнул Фуке. – Все вы ошибаетесь и вводите меня в заблуждение. Не дальше как позавчера у меня был Лиодо, а три дня назад я получил от бедняги д'Эмери сиракузское вино».

Сия нелюбовь Дюма к итальянским винам проскальзывает и в кулинарном словаре: «В Италии конечно, тоже создают хорошие вина, но славы у них больше, чем они того заслуживают». Чаще всего под сиракузским вином в средние века понимали сладкое десертное вино наподобие марсалы, производимое в окрестностях одноимённого города в Сицилии, которое активно экспортировалось греческими купцами в Европу от Франции до России.

Глава VIII. Вино Лафонтена. Недалеко от Гревской площади Фуке и Гурвиль окликают управляющего Фуке, Вателя, который производит закупку вина в соседнем кабачке. Никак не могу отделаться от лица Депардье, которое автоматически всплывает у меня в памяти при упоминании фамилии «Ватель». У них происходит следующий разговор:

«– Ватель!

Человек, одетый в черное с лиловым, оглянулся. У него было добродушное, но маловыразительное лицо. Глаза его блестели, на губах блуждала улыбка.

– Ах, это вы, монсеньер! – воскликнул он.

– Да, я. Что вы здесь делаете, черт возьми? Что у вас тут? Вино? Ватель, вы покупаете вино в кабаке на Гревской площади?

– Но зачем вмешиваться в мои дела? – с полным спокойствием произнес Ватель, бросив недружелюбный взгляд на Гурвиля. – Разве мой погреб плохо содержится?

– Не сердитесь, Ватель, – сказал Фуке, – я полагал, что мой… ваш погреб настолько богат, что мы могли бы обойтись без кабака «Нотр-Дам».

– Да, сударь, – с легким презрением произнес дворецкий, – ваш погреб так хорош, что некоторые из гостей ничего не пьют на ваших обедах.

Фуке с изумлением взглянул сначала на Гурвиля, потом на Вателя.

– Что вы говорите, Ватель?

– Я говорю, что у вашего дворецкого нет вин на все вкусы и что господа Лафонтен, Пелисон, Конрар ничего не пьют у вас за столом: они не любят тонких вин. Что же тут поделаешь!

– И что же вы придумали?

– Я и покупаю их любимое вино Жуаньи, которое они каждую неделю распивают в этом кабачке. Вот почему я здесь».

Старинный город Жуаньи – это Йонна, западная Бургундия. Он известен своими красными винами с раннего средневековья. Оценка от 1 до 3 в «Кулинарном словаре» Дюма, так что вино Жуаньи – некий аналог маконского: на безрыбье очень даже ничего, но против шамбертена – слабовато. Сейчас это вино практически неизвестно, проигрывая в популярности своим многочисленным знаменитым соседям. Есть ощущение, что тут содержится какой-то намёк или издёвка, адресованные Дюма кому-то из своих собратьев по перу. Воспоминания о вине Жуаньи время от времени служат темой для разговоров в последующих главах, посвящённых Фуке. Выясняется, что музы посещают Лафонтена и прочих друзей-поэтов г-на Фуке только после употребления вина Жуаньи. Надо попробовать, что ли…

В главе XIII д'Артаньян позволяет себе немного помечтать (побыть Атосом ) и в мечтах опять изменяет своему любимому анжуйскому:

«Итак, я пойду в кабачок «Нотр-Дам». Хозяин, наверное, поднесет мне стакан доброго испанского вина… Но прежде всего порядок, господин д'Артаньян…»

Гасконец направляется за своими денежками с доходного дома, встречает Рауля. Обратите внимание – кабачок именно тот, где Ватель затаривался вином Жуаньи. Неплохое проходное место – Гревская площадь, собственно – куда уж круче. И опять сцена испытания для Бражелона:

«– О, не беспокойтесь, сударь, ваши тридцать семь с половиной пистолей отсчитаны и лежат наверху, в моей комнате; но там сидят тридцать молодчиков и приканчивают бочонок портвейна, который я недавно раскупорил для них. Прошу вас, обождите минутку!

– Ну, хорошо, хорошо…

– Я уйду отсюда, – шепнул Рауль Д'Артаньяну. – Это веселье отвратительно.

– Нет, сударь, – возразил Д'Артаньян сурово, – вы должны остаться.

Солдат должен приучать себя ко всяким зрелищам. Характер нужно закалять смолоду, и человек только тогда может быть добрым и великодушным, когда глаз его тверд, а сердце осталось мягким. К тому же, дружок, неужели ты способен оставить меня одного? Это было бы нехорошо… Постой, вон там во дворе есть дерево. Пойдем, сядем в тени. Там легче дышать, чем в этом чаду, насыщенном винными парами».

Эх, проявил гасконец слабину! Вот так не приучают сызмальства, а потом жалуются: «Не умеет пить молодёжь, а ведь этот один из лучших!»

XVII глава и д’Артаньян с помощью Планше входит в привычную колею:

«Готов ли ужин?

– Готов. Горячее жаркое, раки, белое вино и свежие вишни».

В XIX главе, приехав в Бретань, страну сидра, гасконец кратковременно превращается в Аньяна и вспоминает молодость, спаивая поэта Жюпене вином Божанси, с которого всё начиналось в «Трёх мушкетёрах»:

«– Сударь, – перебил его Д'Артаньян, – я угощу вас напитком, название которого происходит от одного французского слова, что не делает его хуже… от слова виноград. От этого сидра меня тошнит. Позвольте-ка мне справиться у трактирщика, не найдется ли у него в погребке несколько хороших бутылок божансийского вина».

И заканчивается винная тема первого тома роскошным завтраком у ваннского епископа в главе XXV:

«Великолепные испанские вина, прекрасные морбиганские устрицы, отборная рыба из устья Луары, исполинские пенбефские креветки, нежная полевая дичь украшали стол. Д'Артаньян много ел и мало пил, Арамис не пил совсем или, по крайней мере, пил только воду».

Опять испанские вина, но теперь их почти никто не пьёт. А жаль…

 

Часть III.

В четвёртой главе нас знакомят с подробностями питания узников Бастилии. Как можно видеть по испанским винам, комендант проявляет трогательную заботу о пищеварении заключённых:

«– А они тоже хорошо едят?

– Еще бы! Только, понятно, им не каждый день дают камбалу да пулярок или испанское вино, но три-то раза в неделю у них бывает хороший стол.»

В следующей главе выясняется, что не только испанским вином радуют некоторых несчастных:

«Арамис всегда был очень воздержан в пище, но на этот раз он оказал честь великолепному завтраку Безмо; только вина он пил мало.

Епископ, развалившись в кресле, отхлебывал маленькими глоточками вино, смакуя его, как знаток.

– Какой вздор говорят о плохом довольствии в Бастилии, – сказал он, подмигивая. – Счастливцы эти заключенные, если им ежедневно дается даже по полбутылки этого бургундского!

– Все пятнадцатиливровые и двадцатиливровые пьют его, – заметил Безмо. – Это старое, выдержанное вино».

Далее на долю старого бургундского выпадает ещё немало славословий со стороны Арамиса, Безмо и автора. И ещё один «тюремный» штрих:

«– Конечно, такая уж его доля; но ему всячески стараются смягчить условия жизни. Притом, я думаю, и вы согласитесь со мной, этот молодец родился на свет вовсе не для того, чтобы так прекрасно кушать, как его кормят здесь. Да вот посмотрите: этот непочатый пирог и раки, до которых едва дотронулись, марнские раки, крупные, как лангусты! Все это отправится сейчас во вторую Бертодьеру с бутылкой бургундского, которое вам так нравится. Теперь вы не будете больше сомневаться, я надеюсь?

– Нет, дорогой Безмо, не буду. Но ведь все эти заботы относятся только к счастливцам пятнадцатиливровым, а о бедняге Сельдоне вы совсем позабыли.

– Извольте! В честь вашего посещения устроим и для него пир: он получит бисквит, варенье и эту бутылочку портвейна».

Неплохо, совсем неплохо! Испанские вина, старое бургундское, портвейн, не говоря уже о закуске. Добряк Безмо явно не скупился. Шестая глава показывает нам, что узники, в частности Сельдон, не пришли в восторг от угощения:

«– Дитя мое, – продолжал Безмо, – вы знаете, что это от меня не зависит; я могу только увеличить ваш паек: дать стаканчик портвейну, сунуть пирожное.

– Боже мой, боже мой! – застонал юноша, падая на землю и катаясь по полу».

Да, в «Десять лет спустя» к вину относятся не с таким пиететом, как в первых двух частях трилогии. И я полностью разделяю чувства коменданта Бастилии:

«Безмо тоже появился в коридоре, видя, что ни его утешения, ни вино не действуют. Он был расстроен».

 

Часть IV.

Во второй главе нас успокаивают насчёт солдат в Бель-Иле и Портоса в Сен-Манде. Хоть кто-то в этом романе получает удовольствие от вина.

«– Все относительно, вы понимаете; солдатам дают вино, превосходную пищу и большое жалованье. Значит, мы можем положиться на этот гарнизон».

«– Ну, да я-то не забыл, – отвечал Арамис. – Портос в Сен-Манде; его там ублажают как нельзя лучше, кормят изысканно, подают тонкие вина…»

 

В главе VIII Планше знакомит нас с новым ругательством: « Малага!»:

«– Сейчас ты произносил странное ругательство… Я его никогда от тебя не слышал.

– «Малага» – хотите вы сказать?

– Да.

– Я всегда так ругаюсь, с тех пор как стал лавочником.

– Но ведь так называется сорт изюма.

– Я ругаюсь так, когда я взбешен. Если я сказал «малага» – значит, я перестал владеть собой».

Вино малага – это ближайший родственник марсалы, мадеры, хереса и прочих южных сладких (и не только сладких) вин. Также известен изюм сорта с таким же названием (виноград москатель). А почему Планше употребляет это слово как ругательство – есть интересная версия. В те времена греческие купцы контролировали торговлю товарами с Ближнего Востока, Испании, Италии, Африки, в том числе сладкими винами, родиной которых были именно страны Средиземноморья. Наверняка Планше имел с ними дело по торговой части. Слово «Малака» по-гречески – это ругательство, точного аналога которому на русском сложно подобрать (говорю не понаслышке, так как в Греции бывал неоднократно). Едва ли не самое популярное греческое ругательство, оно выражает широкую гамму эмоций. Кстати, именно из-за созвучия испанского «малага»  и греческого «малака» в Греции автомобили SEAT Malaga продавались под названием SEAT Gredos. Так что, как мне кажется, Планше перенял слово Малак(г)а в качестве ругательства от своих коллег-греков. Дюма мог узнать о сходстве этих слов во время своих путешествий по югу Франции, Испании и Северной Африке – в любом средиземноморском регионе имеется обширная греческая колония.

Как легко в десятой главе Портос ведётся на слова д’Артаньяна:

«– Там, видите ли, смеются, танцуют, пируют, распивают вина из подвалов господина Мазарини. Известно ли вам, что там каждый вечер дается балет?

– Черт возьми!»

Можно подумать, что Портоса заинтересовал именно балет. ))

В главе XII Портос и д’Артаньян гостят в поместье Планше:

«На скатерти стояли два прибора. Желтоватое вино отливало янтарем на гранях хрустального графина, и большой синий фаянсовый кувшин с серебряной крышкой был наполнен пенистым сидром».

Мы видим, что на столе, помимо сидра, имеется желтоватое вино, как мы узнаем из последующих строк – анжуйское. Читаем дальше:

«А трое мужчин ели и пили; особенно усердствовал Портос. Было любо смотреть на них. От десяти бутылок осталось лишь одно воспоминание, когда Трюшен вернулась с сыром.

Несмотря на выпитое вино, д'Артаньян сохранил все свое самообладание».

Ну, это гасконцу только кажется, как мы увидим из дальнейшего. Теперь нас ждут несколько важных подробностей:

«Пенистое анжуйское вино превратило трех собутыльников сначала в трех чертей, а потом в три бревна. У д'Артаньяна едва хватило силы взять свечу и осветить Планше его собственную лестницу. Планше тащил Портоса, которого подталкивала также развеселившаяся Трюшен.

Д'Артаньяну принадлежала честь нахождения комнаты и кроватей Портос довалился в постель, и его друг с трудом раздел его Лежала постели, д'Артаньян говорил себе: «Ах, черт, ведь я клялся никогда больше не пить желтого вина, которое пахнет ружейным кремнем. Фи! Что, если бы мои мушкетеры увидели своего капитана в таком состоянии? ..»

Теперь всё ясно. Вино, которое «пенится» и «пахнет ружейным кремнем» (по терминологии современных сомелье – сульфидное вино) – это мюскаде. Мюскаде пьют только свежим, в нём содержатся пузырьки газа (отсюда и пенистость) и популярность это вино приобрело значительно позже того времени, когда Портос и К напились им вусмерть. В те времена Мюскаде считалось вполне обыкновенным вином, на любителя. Сейчас же оно весьма недёшево и его рекомендуется пить исключительно с устрицами, хотя наши герои прекрасно обошлись и без них.

Обед у короля в главе XXI, на мой вкус, проигрывает попойке на даче у Планше.

«Сначала король съедал несколько супов, либо сливая их вместе и приготовляя что-то вроде маседуана, либо пробуя в отдельности и перемежая бокалом старого вина».

 

Что там пил король-солнце, Дюма нам не раскрывает. Утешимся же тем, что именно того же вина довелось попробовать Портосу. Он заслужил.

«Кравчий наполнил бокал его величества.

– Подайте моего вина господину дю Валлону, – приказал король».

В XXXIII главе нас ждёт небольшая зарисовка народной жизни:

«На Гревской площади Лавальер столкнулась с тремя подвыпившими оборванцами, которые сходили с барки, причаленной к набережной. Барка была нагружена вином, и было видно, что эти люди отдали честь ее грузу.

Нестройными голосами они воспевали Бахуса и, спустившись на набережную, загородили дорогу молодой девушке».

Отсюда можно сделать вывод, что не всегда вино вызывает в головах людей возвышенные мысли. Впрочем, наверняка это был не шамбертен. Подоспевший д’Артаньян выручил м-ль де Лавальер.

И, наконец, в главе XLIII Дюма рисует нам «Портрет» Луизы. В качестве реквизита присутствует херес:

«Аксессуарами к этой картине служили поднос из китайского фарфора с самыми лучшими плодами, какие можно было найти, херес, сверкавший топазами в серебряных кубках, но художнику предстояло увековечить только лицо, самое эфемерное явление из всего окружающего».

Вывод правильный: херес - постоянен, лицо – эфемерно. )

 

Часть V.

В главе V Фуке жалуется, что:

 «Комиссионеры, поставляющие испанские вина, шлют письмо за письмом, тщетно прося об оплате счетов».

Так в чём же дело? К чёрту испанское, переходите на вино Жуаньи, которое так по вкусу Лафонтену и К. Но в седьмой главе мы узнаём, что и Лафонтен непостоянен в своих пристрастиях:

«Лафонтен забыл о своем любимом вине Горньи и позволил Вателю примирить себя с ронскими и испанскими винами».

Сверился по французскому тексту (и не только) в интернете: каким образом Joigny превратилось в Gorgny, я не понимаю. Если кто-то понимает, объясните, пожалуйста. Жуаньи, как я уже писал, находится в западной Бургундии. Горньи - единственное местечко с таким названием нашлось… в Пикардии, в тридцати километрах от Виллер-Котре. Но это регион, мягко говоря, не винодельческий. В «Повседневной жизни средневековых монахов Западной Европы» читаем: «Нормандское вино ценилось так низко, что в 1258 году монахи запретили своему келарю разбавлять вина лучших сортов (из Анжу и Гаскони) водой или... их собственным вином.»

Так что же это, опять какое-то непонятное издевательство над Лафонтеном? Очередная загадка от Дюма? Или всё-таки ошибка?

Мимоходом отмечаем первое в трилогии упоминание вин ронского региона. Они никогда не достигали славы Бургундии, Бордо и Анжу: ни в средние века, ни во времена Дюма, ни сейчас, всегда довольствуясь ролью крепких середняков. Известность ронские вина получили во времена авиньонского пленения пап. Церковники были не дураки выпить и способствовали повсеместному подъёму виноделия. В среднем, ронские вина считаются более резкими по вкусу, чем их собратья из знаменитых регионов. Но лучшие образчики виноделия на берегах Роны достойны сравнения с лидерами и имеют право быть опробованными. А как может быть иначе? Всё-таки это Франция.

С удовольствием наблюдаю за Портосом в главе XIV. Чёрт возьми, это же глыба, а не человек! Д’Артаньян и Арамис поглощены интригами и пьют только для того, чтобы заставить кого-нибудь проболтаться, Атос пьёт всё реже и реже, исключительно для пищеварения и лишь Портос показывает нам достойный пример!

«Как-то после обеда, когда Портос, немного повеселев от хороших вин, но снедаемый честолюбивыми мыслями…»

«– Слушаю вас. Позвольте мне только утолить жажду. В Париже едят очень солоно. Фу!

И Портос велел принести бутылку шампанского.

Он наполнил стакан Рауля, потом свой, отпил большой глоток и возобновил разговор».

Не упоминается, составил ли Бражелон компанию достойному дю Валлону. Думается, что как обычно: лишь пригубил. Речь о молодом виконте пойдёт чуть ниже, в главе XX. Рауль рассуждает:

« …Да, это путь, которым подобало бы следовать, и сам граф де Ла Фер не отверг бы его. Ведь и на его долю выпали в молодости немалые испытания.

Он не раз и сам говорил мне об этом. И не нашел ли он тогда забвения в вине? Почему бы мне не найти его в наслаждении?»

Поскольку обсуждение поведения Рауля выходит за рамки «винной» темы, просто замечу, что Рауль де Бражелон очевидно не любит вино. И даже не считает вино средством для забвения, предпочитая другие, сомнительные и непроверенные методы.

Тем временем в главе XXIII наблюдаем за очередным пиршеством где? Правильно, опять в Бастилии:

«Д'Артаньян уехал. Не прошло и десяти минут, как трое оставшихся сотрапезников уселись за стол, ломившийся от самых роскошных яств. Всевозможные жаркие, закуски, соленья, бесконечные вина сменяли друг друга на этом столе, оплачиваемом королевской казной с такой беспримерной щедростью, что Кольбер мог бы легко урезать две трети расходов, и никто в Бастилии от этого не отощал бы».

«…бесконечные вина…» Как звучит! Но нашим друзьям не до того. Глава XXV:

«Д'Артаньян влетел среди общей беседы, все еще бледный и взволнованный своим свиданием с королем. Безмо поторопился придвинуть ему стул. Д'Артаньян залпом осушил предложенный ему комендантом полный стакан вина».

Как-то подумалось: до чего же хорошо было в те времена иметь возможность ездить туда-сюда, время от времени осушая полный стакан вина. И никто не останавливал всадников или кучеров с целью проверки на алкоголь. Эх..

Портос, как в очередной раз убеждаемся мы в главе XXVI, верен своим эпикурейским привычкам:

«Но поскольку де Сент-Эньян не мог прибыть к месту встречи, поскольку Рауль забыл предупредить об этом своего секунданта и поскольку ожидание затягивалось до бесконечности и становилось все томительней и томительней, Портос велел сторожу, стоявшему неподалеку у ворот, раздобыть для него несколько бутылок порядочного вина и побольше мяса, чтобы было, по крайней мере, чем поразвлечься, пропуская время от времени славный глоток вместе со славным куском».

 Глава XXVII:

«Он был убежден, что отличные десертные вина Бастилии были достаточным стимулом, чтобы заставить порядочного человека разговориться. Однако он плохо знал его преосвященство епископа, который становился наиболее непроницаемым как раз за десертом. Что до прелата, то он давно знал Безмо и рассчитывал поэтому на то самое средство, которое и Безмо считал исключительно действенным».

«Безмо едва не выронил полный стакан муската, который он поднес было к губам и к которому уже собрался приложиться.

– Состою, – пробормотал он, – я состою членом общества?»

Да, Безмо не рассчитал свои силы. Мускат – как правило, десертное сладкое вино (бывают и сухие мускатные вина) из винограда того же названия, с характерным ароматом. Его делают не только во Франции, но и в добром десятке других стран и даже в Крыму. В описываемое время наиболее известны были греческие и итальянские мускатные вина.

«– Выпейте ваш мускат, дорогой господин де Безмо. Но, черт подери, у вас совершенно растерянный вид!

– Нисколько, нисколько!

– Тогда пейте вино.

Безмо выпил, но поперхнулся».

Как мы видим, мускат не пошёл Безмо впрок.

Глава XXXIV. Опять ужин в Бастилии, и мы узнаём, что вино используется и в кулинарии, о чём содержится немало свидетельств в «Кулинарном словаре» Дюма:

«В этот час ужинал и сам комендант. Сегодня он принимал гостя, и вертел на его кухне вращался медленное обычного. Жареные куропатки, обложенные перепелами и, в свою очередь, окружающие шпигованного зайчонка; куры в собственном соку, окорок, залитый белым вином, артишоки из Страны Басков и раковый суп, не считая других супов, а также закусок, составляли ужин коменданта».

Арамис и Безмо предаются чревоугодию, старательно сопровождая кушанья винами:

«Часов около восьми, в то время как Франсуа подавал пятую бутылку вина, во двор въехал курьер, и хотя прибытие его сопровождалось изрядным шумом, Безмо ничего не услышал.

– Черт его побери! – проговорил Арамис.

– Что? Кого? – встрепенулся Безмо. – Надеюсь, не вино, которое вы сейчас пьете, и не того, кто им угощает вас?

– Вы обо мне забываете, любезный Безмо. У меня стакан пуст, – молвил Арамис, указывая на свой хрустальный бокал.

– Клянусь, вы меня восхищаете… Франсуа, вина!

Вошел Франсуа.

– Вина, каналья, и самого лучшего!»

Никто и не сомневается, что вина в Бастилии неплохие; об этом мы уже наслышаны. Но дело в главе XXXV дошло, кажется, до десерта, как в разговоре, так и в трапезе:

«– О, да у вас выдержанный херес с отличным букетом, любезнейший комендант!»

«Безмо побледнел перед этой непоколебимой уверенностью. Ему показалось, что голос только что улыбавшегося и веселого Арамиса стал зловещим и мрачным, что восковые свечи, освещавшие комнату, превратились в погребальные, а стаканы с вином – в полные крови чаши».

В главе XXXIX мы встречаем родственника скверного монтрейльского напитка – вино из региона Иль-де-Франс. Меленское вино.

«Отряд подошел к Мелену: знатные горожане поднесли королю городские ключи и пригласили выпить почетный кубок вина у них в ратуше. Король, не ожидавший задержки и торопившийся в Во, покраснел от досады.

– Какому дураку обязан я этой задержкой, – пробормотал он сквозь зубы, в то время как городской старшина произносил свою речь.

– Уж, конечно, не мне, – ответил д'Артаньян, – полагаю, что господину Кольберу.

Кольбер услыхал свое имя.

– Чего хочет господин д'Артаньян? – спросил он, обращаясь к гасконцу.

– Я хотел бы узнать, не вы ли распорядились угостить короля местным вином?

– Да, сударь, я.

– Значит, это вас король наградил титулом.

– Каким титулом, сударь?

– Постойте… дайте припомнить… болвана… нет, нет… дурака, да, да, дурака; именно этим словом был назван его величеством тот, кому он обязан меленским вином».

Надо думать, что Дюма вкладывал, наверное, негативный смысл в меленское вино, как и в монтрейльское. Никаких упоминаний о вине из Мелёна мне найти не удалось, в отличие от сыра, которым этот городок известен. Пришлось мне проторчать как-то в этом Мелёне почти целый день в безуспешных попытках попасть в Во-ле-Виконт, местным вином меня, в отличие от короля, никто не угощал. Кстати, из текста непонятно, выпил король это несчастное вино или нет. Что ж, в следующий раз выясним, есть ли там вообще местное вино.

Глава XL.

«Фуке пил вина, названия которых были неизвестны королю Франции; и пил он их из таких драгоценных кубков, что каждый из них в отдельности стоил столько же, сколько все королевские погреба, вместе взятые».

Ага, знаем мы эти «вина, названия которых были неизвестны королю Франции» - Жуаньи и Горньи; их названия, особенно второго, вообще мало кто знает. ))

Очередной дифирамб в сторону воздержанности д’Артаньяна находим в главе XLVI:

«Правда, в Во угощали, как никогда и нигде, и вина суперинтенданта занимали в этом угощении весьма почетное место. Но гасконец был человеком, никогда не терявшим чувства меры…»

 

Помнится, не так давно этот человек, «никогда не терявший чувства меры» основательно нагрузился жёлтым анжуйским вином в поместье Планше с Портосом и самим Планше! Воистину, всё зависит от самого напитка, а ещё больше – от компании.

Часть VI.

Количество вин,  упоминаемых в  трилогии, пополняется в главе VIII усилиями герцога де Бофора:

«Герцог расхохотался. Затем, обратившись к Раулю, который с начала этой беседы погрузился в раздумье, он произнес:

– Молодой человек, я знаю, что здесь есть вино, именуемое, если не ошибаюсь, Вувре…»

У Вувре древняя история. Якобы аж Святой Мартин в 380 году высадил здесь первую лозу. Местность славится своими винами, в первую очередь белыми и десертными. Они во многом схожи с винами Божанси, столь любимыми д’Артаньяном, но отличаются наличием так называемой «благородной гнили», что увеличивает содержание сахара. Дворяне такие лакомки… Если год случается неудачный, местные виноделы делают сухие и полусухие вина, а иногда даже доигрываются до игристых. Это я цитирую мнение современных экспертов, сам я ничего не пил, поэтому судить не могу. Дюма ставит белому вину вуврэ 3 балла по своей пятибалльной шкале – это немало. Не знаю, как оно ценилось во времена Бофора, но есть ощущение, что это нечто специфическое, как и сам герцог.

«Беседа прервалась, так как в комнату возвратился Рауль. За ним шел Гримо, руки которого, еще твердые и уверенные, держали поднос со стаканами и бутылкой вина, столь любимого герцогом.

– Что я вижу, граф? Почему лишь один кубок?

– Я могу пить с вашей светлостью только в том случае, если ваша светлость приглашает меня, – с благородной скромностью произнес граф де Ла Фер.

– Черт возьми! Приказав принести один этот кубок, вы были правы: мы будем пить из него как братья по оружию. Пейте же, граф, пейте первым.

– Окажите мне милость, – попросил Атос, тихонько отстраняя кубок.

– Вы – чудеснейший друг, – ответил на это герцог, Он выпил и передал золотой кубок Атосу.

– Но эго еще не все, – продолжал он, – я еще не утолил жажды, и мне хочется воздать честь вот этому красивому мальчику, который стоит возле нас. Я приношу счастье, виконт, – обратился он к Раулю, – пожелайте что-нибудь, когда будете пить из моего кубка, и черт меня набери, если ваше желание не исполнится.

Он протянул кубок Раулю, который торопливо омочил в нем свои губы и так же торопливо сказал:

– Я пожелал, монсеньер».

Обратите внимание: Атос пить отказался, «тихонько отстраняя кубок», Бражелон традиционно «лишь омочил губы». Нелюбовь Рауля к вину мы уже знаем, но Атос… Мне думается, что вино вуврэ было не самым любимым вином Дюма и Атоса также. Быть может, ещё можно было бы долго рассуждать о достоинствах и недостатках этого напитка, но всех добил Рауль:

«– Я хочу дать обет и стать рыцарем мальтийского ордена.

Эти слова, отчетливо и медленно произнесенные Бражелоном, падали одно за другим, словно студеные капли с черных нагих деревьев, претерпевших зимнюю бурю.

От этого последнего удара Атос пошатнулся, и даже сам герцог, казалось, заколебался. Гримо испустил глухое стенание и уронил бутылку с вином, разбившуюся на ковре, которым был застлан пол, но никто не обратил на это внимания».

Герцог де Бофор с наилучшей стороны продолжает показывать себя в главе XI:

«Герцог де Бофор кончил тем, что роздал своих лошадей и запасы своего сена. Он осчастливил тридцать человек своей кухонной посудой и утварью, а триста – вином из своих погребов».

Пусть там было не только вуврэ, но какой размах! И, чуть ниже, мы читаем:

«Герцог был опьянен и своим разорением, и своей популярностью. О, я пил свое старое, выдержанное вино за здоровье вина, которое у него будет.

Увидев Атоса с Раулем, он громко воскликнул:

– Вот мне и привели моего адъютанта! Входите, граф, входите, виконт!

Атос искал прохода между грудами белья и посуды.

– Шагайте прямо! – посоветовал герцог.

И предложил Атосу полный стакан вина.

Атос выпил; Рауль едва пригубил».

Как всегда. Дюма не устаёт подчёркивать винонезависимость Рауля. Если судить по мемуарам, путевым запискам и свидетельствам современников, сам Дюма тоже не шибко жаловал вино. Но его нелюбовь к вину больше походила на поведение Атоса: будучи независимым от вина, Дюма был способен, подобно некоторым свои персонажам, выпить более положенного, без последствий (см. мемуары-путешествия писателя, в том числе по России).

В главе XXVII. Арамис и Портос пытаются довести до ручки достойного потомка Бикара из первой книги:

«– Давайте допросим этого пленного. Способ заставить его говорить весьма прост: пойдем ужинать и пригласим его с нами: за вином он не замедлит заговорить».

И вот эпитафия всему: завещание Портоса. Глава XXXVI.

«5. Из анжуйских вин, собранных для Атоса, который их когда-то любил, из бургундских, шампанских, бордоских, а также испанских вин, находящихся в восьми подвалах и двадцати погребах различных моих домов;…»

Даже не хочется комментировать. Пусть не Атос, а д’Артаньян любил анжуйские вина, не интересуют подвиды бургундских, шампанских, бордоских, а также испанских вин, находящихся в «восьми подвалах и двадцати погребах». Дело не в этом. А в том, что Портос был, пожалуй, единственным искренним эпикурейцем (пользуясь терминологией Дюма) в этой трилогии. И я снимаю перед ним шляпу.

Осталось немного. В главе XXXVIII автор пытается убедить нас, что в Атосе всё ещё теплится жизнь:

«Чтобы набраться сил, граф выпил чашку бульона и пригубил стакан со своим любимым старым, выдержанным анжуйским видом, упомянутым славным Портосом в его изумительном завещании».

Но мне непонятно, каким образом анжуйское вино оказалось «любимым» именно Атосом? Вроде бы д’Артаньян страдал по этому вину на протяжении всех трёх частей? Но писатель успокаивает нас, замыкая круговорот вин трилогии в эпилоге:

«– Да, не то что в доброе старое время, – вздохнул королевский сокольничий. – Помните ли, господин д'Артаньян, как покойный король охотился на сорок в виноградниках за Божанси… ах, черт возьми! Вы не были тогда капитаном мушкетеров, господин д'Артаньян».

 

Божанси: с этого упоминания начиналась винная эпопея трилогии. Ей же она и закончилась.